Представь себе маленькую девочку в бассейне с медузами. Внутри нет воды – он опустошен, как и сама Сузи. На бортиках играют блики всех цветов радуги, на дне ярко светятся квадратики видеоигры. И много чего ещё светится и переливается – фонарики в трёхлитровых банках, похожие на крохотных, но смертельно опасных медуз ируканджи, гирлянды на прозрачных школьных ранцах…
Но, на самом деле, я в третий раз смотрю этот спектакль только ради неё. Девочки в бесформенном розовом худи, превращающем красавицу актрису в грустного гнома. Потому что в ней я узнаю нас обеих – и саму себя, и тебя, мою первую подружку.
Сузи легче обвинить в смерти подруги медузу. Ведь иначе придётся винить себя или признать, что страшное иногда просто случается. Я никогда не теряла друзей так, как она, но я знаю, каково это мысленно просить кого-то, да что там, весь мир: «Пожалуйста, не меняйся! Пусть нам снова нравится одно и то же...». А ещё я когда-то сама изменилась, как подруга Сузи Френни, и ты потеряла меня. Мы потеряли друг друга.
Помнишь, как мы познакомились? Ты была единственной девчонкой в подготовительной группе к первому классу, а потом пришла я. Ты встретила меня настороженно, но мы быстро сошлись. Сузи и Френни тоже скоро подружились. Вот они болтают ногами в стеклянном аквариуме – когда вам по пять лет, друзьями на всю жизнь становятся быстро.
После смерти Френни стекло, соединявшее их, становится преградой. Девочки стоят у круглого аквариума, венчающего железную треногу с пружинками-щупальцами, будто надеясь вновь настроить тонкий механизм своей дружбы. Сузи словно смотрит в хрустальный шар на каком-то спиритическом сеансе, пытаясь досказать подруге то, что не успела.
Достучаться через стекло до Сузи пытаются и мама с папой. Кто-то скажет: «Сироп, нежнятина!», – но одна из сцен, ради которых я возвращаюсь на спектакль, – та, в которой у Сузи из-за развода родителей уходит почва из-под ног. Сначала девочка нежится в коконе родительских объятий, а потом её выбрасывает в холодную тьму. Один аквариум-лифт разъезжается надвое, как разъезжаются и родители, а Сузи остаётся меж двух огней, почва уходит у неё из-под ног. Вместо тепла объятий папы и мамы остаётся пустота. И два не сообщающихся сосуда. И теперь между нею и родителями пролегает не только стекло, но и эта пустота.
Ещё одна моя любимая сцена – несостоявшегося побега в Австралию. Перед попыткой сесть в самолёт Сузи находится на пике своего заблуждения: наивное дитя верит, что медузолог Джейми поможет ей доказать виновность ируканджи в смерти Френни. Но в том, какая стремительная музыка звучит, в том, как сноровисто артисты превращают аквариумы в рамки металлоискателей, в том, как Сузи выпрыгивает из одного из таких стеклянных гробов, есть что-то очень терапевтичное, очень воодушевляющее. Сама посуди, ведь это история преодоления: девочка, замкнувшаяся в себе и замолчавшая после смерти подруги, вдруг пускается в такое приключение!
И, в конце концов, именно после этого пика непринятия реальности, Сузи, наконец, расскажет то, что просилось у неё с языка весь спектакль. Правду о своей вине. И, простив себя, сможет попрощаться и исцелиться.
Невесомая материя, пульсирующая, как медуза, в переливах света, которая остаётся на сцене в финале спектакля, всегда напоминала мне обскура из «Фантастических тварей» Джоан Роулинг – тёмную силу, разрушающую ребёнка изнутри. Горе и вина тоже могут разрушить, если через них не пройти.
Мне тоже есть, в чём повиниться. Когда-то давно я как Френни изменилась. Захотела дружить с теми девочками, которые в спектакле жалят, как медузы, устраивают террор заколочек, и фальшиво рыдают на похоронах. Ты это почувствовала, и как бы мы потом ни пытались, нашу первую дружбу с шалостями и частыми походами в гости к друг другу было уже не вернуть. После этого – карма, наверное, – я сама уже не раз оказывалась на месте Сузи в бассейне с медузами.
Но если во всех нас есть атомы Шекспира, а в Сузи – атомы Френни, то во мне точно есть твои.
С любовью, Маша.